Семёнов отдышался.
– Без этого тыла новых дизелей нам не поставить, Саша, спроси механиков, подтвердят. Вот и выходит, что улететь отсюда с Беловым – значит поставить на Востоке крест.
– Ты прав, Николаич, – тихо произнес Бармин. – И я – тоже.
– Тогда и выбирай себе правду по вкусу, друг мой.
– Хотя я и трус, – Филатов с вызовом посмотрел на Семёнова, – а даром хлеб есть не привык. И залезать в спальный мешок, как Волосан, не собираюсь. За дело, что ли.
– Вот это разговор! – поддержал Дугин. – Гайки, Веня, бензинчиком полить надо, прикипели. Тащи инструменты!
– Погоди. – Бармин жестом остановил Филатова. – Для успокоения совести, Николаич, послушай Мирный!
– Хорошо, идемте.
Через холл и кают-компанию люди прошли в радиорубку. Семёнов включил приемник, откинув капюшон каэшки, надел наушники и повертел ручку настройки. В мертвой тишине отчетливо послышалась морзянка.
– Это Белов. Семёнов сжал руками наушники. – Над куполом ясно… Пролетели Комсомольскую… Мирный в эфире… Ветер усиливается… Боковой пятнадцать метров в секунду… Видимость три–пять метров… Белов… Пока держу курс на Мирный… Конец связи.
Никто не проронил ни слова.
Семёнов снял наушники, выключил приемник, набросил на батареи спальный мешок.
– Женя, сколько времени займет перемонтаж? Примерно.
Дугин задумался.
– Трудно загадывать, Николаич, – нерешительно слазал он. – Как считаешь, Вень?
– На материке часов бы за пять сработали.
– То на материке… Ну, сутки, не меньше. Да еще емкость для охлаждения дизелей делать взамен лопнувшей.
– Понятно. – Семёнов поднялся со стула. – Если кто хочет сказать – говорите. Но покороче.
– Не о чем больше говорить. – Гаранин поежился, потопал унтами, – От холода одна защита – работа. Пошли, друзья.
Один за другим люди покидали радиорубку. Семёнов задержал Бармина.
– Следи за нами, Саша. Увидишь, кто дошел до ручки, – применяй власть. Но с пониманием, дружок.
– Боюсь, Николаич, сорвемся…
– Знаю. А помощи ждать неоткуда, в таком холоде долго не продержимся. Запустим дизель – выживем. Ну, пошли.
Главными фигурами на Востоке стали Дугин и Филатов. Семёнов тоже понимал в дизелях, но не настолько, чтобы вмешиваться в демонтаж столь сложных агрегатов.
В крышку цилиндров, фасонную отливку из серого чугуна, были вмонтированы десятки деталей. Чтобы их снять, следовало произвести множество операций, каждая из которых требовала мастерства и особой точности: отсоединить от форсунок трубки, выпускной коллектор от трубы отвода газов и многое другое. И самое важное – равномерно отпустить все гайки, крепящие крышки цилиндров. Вот дойдет дело до гаек, тогда и начнется проверка на выносливость. Но пока что Дугин и Филатов справлялись сами. Они снимали детали и бережно укладывали их на покрытый брезентом верстак.
Семёнову, Гаранину и Бармнну досталась работа, не требующая высокой квалификации – подготовка временной емкости для охлаждения дизеля. Для этой цели вполне сгодилась бочка из-под масла, которая нашлась на свалке: пустые бочки и прочие отслужившие вещи с Востока вывозить – себе дороже, и этого добра на свалке хватало. Бочку выкопали, уложили на волокушу и потащили к дому, изредка останавливаясь для отдыха.
Бармин ударил ногой по бочке, сбивая с нее снег, и она загудела поюще и протяжно. Гаранин проводил исчезающие звуки и оглянулся. Он испытывал странное ощущение неправдоподобия окружающего его мира; наверное, подумал он, то же самое чувствуют космонавты, когда смотрят в иллюминаторы своего корабля. Восток был погружен в абсолютную, воистину космическую тишину. Беззвучно повис опущенный с безоблачного неба занавес из солнечных лучей, не скрипел под ногами плотно сбитый снег – отовсюду доносилась лишь тишина. Она была неестественна из-за своей абсолютности, такую тишину люди не любят и называют могильной. И вдруг Гаранину пришло на ум простое объяснение, почему он никогда не слышал такой тишины: ведь на Востоке всегда круглые сутки работали дизели. И улыбнулся, бывало, его раздражал их неумолчный рокот, мешал заснуть. Чудак!
И второе непривычное ощущение с мороза положено входить в тепло, а они вошли в еще больший холод. Хотя нет, улица и дом температурой уже сравнялись, и там и здесь сорок восемь. Такой мороз на Востоке и за мороз не считали, по часу запросто работали на свежем воздухе. Но грелись потом, отдыхали!
Бочка – это еще не емкость, одно днище у нее лишнее. И его нужно вырубить. Тоже работой не назовешь – на материке, а на Востоке в первые дни и ложку ко рту поднести – работа. Начали. Один держал кузнечными клещами зубило, другой бил по нему молотком. Легковат молоток, зубило даже царапины не оставляло на днище. Подыскали другой, потяжелее, – все равно отскакивает зубило, кувалда ему нужна, не меньше. А кувалда весит полпуда. Для «гипоксированных новичков», подсчитал когда-то Саша Бармин, в первую неделю бери коэффициент четыре: значит, два пуда весит кувалда. Четыре ли, дорогой доктор? Не два пуда, а два центнера весит эта кувалда…
Раз, два, три – зубило вгрызалось в железное днище. Четыре, пять – есть первое отверстие. А таких нужно примерно пятьдесят, итого двести пятьдесят ударов, подсчитал Гаранин. Шесть, семь, восемь, девять…
Бармин задохнулся, выпустил из рук кувалду.
– Что, док, зарядку с гирями делать легче? – подмигнул Дугин, подхватывая кувалду.
– Занимайся своим делом, Женя, – отстранил его Семёнов. – Как-нибудь сами, по очереди.