В самолете Семёнов, Гаранин и Дугин подтаскивали вещи к грузовому люку, Семёнов посмотрел в иллюминатор: Крутилин стрекотал кинокамерой, а летчики позировали, окружив столб с указательными стрелками. Крутилин заходил с разных сторон, раздвигал людей, чтобы в объектив попали стрелки с надписями– «ПАРИЖ – 15050 км», «ВОЛГОГРАД – 14747 км» и другие, в этом ценность будущего фильма. Не так уж много людей на свете могут попасть в такой кадр, будет чем похвастаться.
Столб – реликвия для туристов, подумал Семёнов, запечатлеешь его, и всем понятно, где ты был. Лучше бы ты, Ваня, отснял эту пару гнедых, Бармина и Филатова: богатыри, кровь с молоком, а плетутся, как пенсионеры, будто на унты по двухпудовой гире навешено. Эх, не было в первую зимовку кинолюбителей, и нет фильма о том, как восточники рыли шурф, магнитный павильон в толще снега. Вон он, шурф, который чуть не стал могилой начальника станции. А там стояли сани с наваренной железной решеткой из труб, механик Покровский ударил кувалдой по решетке, а она хрустнула, будто фарфоровая. Тогда и узнали, что железо при восьмидесяти градусах – вешь хрупкая, с которой следует обращаться деликатно. Отснял бы ты Ваня, этот кадр – цены бы ему не было… Или Сашу Бармина, который под восемьдесят пять градусов выходил гулять на полосу, чтобы доказать маловерам и самому себе, что прогулка под луной в любую погоду исключительно важна для организма.
– Волокуша на подходе, сообщил Дугин.
– Идите сюда! – донесся голос Белова. – Запечатлеемся вместе, для истории!
– Нам для истории не надо, – ухмыльнулся Дугин. – Идите, груз пустяковый, мы с Веней свободно справимся.
Семёнов, Гаранин и Бармин пошли к летчикам. Филатов забрался в самолет.
– С чего начнем, Женя?
– С перекура, – предложил Дугин, присаживаясь. – Или не хочется?
– Не очень, – признался Филатов.
– Нормальная вещь, скоро и про девочек забудешь, – пообещал Дугин. – До конца зимовки.
– Врешь, – недоверчиво сказал Филатов. – Нет, в самом деле?
– Шучу. – Дугин подмигнул. – Но во сне раньше чем через месяц не увидишь. И то без душевного волнения.
– Ну, это еще терпимо. А то чуть не до смерти напугал, даже слабость в ногах почувствовал.
– А вообще как? Шарики в глазах не прыгают?
– Еще нет. Но и в футбол играть не хочется.
– И не захочется. У нас только док психованный, в пинг-понг напарников искать будет. Силы девать некуда, гирей зарядку делает.
– Саша – мужик что надо, – возразил Филатов – На Льдине, сам знаешь, лучшим грузчиком был. А ты чего на него хвост поднял?
– Некультурно выражаешься, Веня. Мне с твоим Сашей делить нечего, разные учебные заведения кончали. Я в его клистирных трубках не разбираюсь, а он в моих дизелях.
– Что-то я тебя не пойму, Женька. Ласковый такой, в глаза всем улыбаешься, а в кармане фигу показываешь.
– Грубый ты человек, Филатов. – Дугин поднялся. – Кончай перекур. Я вниз спущусь, принимать буду. Носом дыши, слышишь? И нагибайся так, будто пузо у тебя выросло, медленно, понял?
– Проинструктировали, – отмахнулся Филатов. – Ну, принимай.
Аккумуляторы были тяжелые, двухпудовые. Первый из них Дугин принял на руки, как ребенка прижал к груди, осторожно нагнулся и положил на волокушу. С непривычки даже кровь в голову хлынула, с трудом отдышался.
– Может, подождем со вторым? – предложил Филатов.
– А чего ждать, давай.
Дугин, чтобы стать повыше, влез на связку спальных мешков и только принял второй аккумулятор, как мешки вдруг поехали изпод ног. Дугин покачнулся, аккумулятор выскользнул и с грохотом упал на волокушу.
– Цел? – испугался Филатов.
– Что с ним сделается? – Дугин укутал аккумуляторы спальными мешками. – Все, что ли?
– Ящик еще с бифштексами. Да ты разверни, посмотри.
– Бифштексы?
– Какие там бифштексы, я про аккумулятор.
– Никуда он не денется, подавай ящик.
– Держи.
– А теперь все сюда. – Белов подошел к флагштоку – Ваня, камеру отогрел? Снимешь церемонию подъема флага зови свою кодлу, Сергей!
– Только побыстрее. – Бортмеханик Самохин взглянул на часы. – Сорок минут стоим, моторы застынут, Николай Кузьмич!
– Быстрее не выйдет, сказал Семёнов. – Рановато, Коля, флаг поднимать.
– Почему это? – с деланным удивлением спросил Крутилин.
– Будто не знаешь, Ваня. Станция оживет, выйдем в эфир. Тогда и поднимем.
– Бюрократ же ты, Серега! – возмугился Белов. – Не разводи канитель, поднимай флаг, чинуша!
– Это я чинуша? – засмеялся Семёнов. – Не проси, Коля, не стану традицию нарушать.
– Даже ради друга? – забросил удочку Белов. – Который, не щадя своей драгоценной жизни, приволок тебя в эту чертову дыру?
– Именно так, подтвердил Семёнов. – Голый перед тобой разденусь – снимай, а флаг поднимем, когда отобью первую морзянку.
– Тьфу! – Белов под общий смех сдернул подшлемник, вытер слюну. – Такого кадра лишил, собака!
– А где Волосан? – спохватился Бармнн.
– Дрыхнет на моем кресле, – сообщил Крутилин.
– Оставайся с нами, пусть летит вторым пилотом, – предложил Бармин. – За тебя вполне сработает!
– Моторы, Николай Кузьмич, – напомнил Самохин.
– Все, братва, летим! – Белов знаком успокоил бортмеханика – Ну, Серега, ну, бюрократ! Далай обнимемся, что ли? Снимай, Ваня, все таки тоже кадр не из последних!
– Ради кадра? – с притворным негодованием спросил Семёнов. – А вот и Волосан, с ним и обнимайся.
Летчики помогли подтащить волокушу к дому, стали прощаться.
– С завтрашнего дня, Сергей, начинаем рейсы двумя бортами, – пообещал Белов. – Так оставить тебе на денек охотника за пингвинами?